Неточные совпадения
Но что весьма достойно примечания: как ни ужасны пытки и мучения, в изобилии по всей картине рассеянные, и как ни удручают
душу кривлянья и судороги злодеев, для коих те муки приуготовлены, но каждому зрителю непременно сдается, что даже и сии страдания менее мучительны, нежели страдания сего подлинного изверга, который до того всякое естество в себе победил, что и на сии неслыханные истязания хладным и непонятливым
оком взирать может".
Мой бедный Ленский! изнывая,
Не долго плакала она.
Увы! невеста молодая
Своей печали неверна.
Другой увлек ее вниманье,
Другой успел ее страданье
Любовной лестью усыпить,
Улан умел ее пленить,
Улан любим ее
душою…
И вот уж с ним пред алтарем
Она стыдливо под венцом
Стоит с поникшей головою,
С огнем в потупленных
очах,
С улыбкой легкой на устах.
Пошли приветы, поздравленья:
Татьяна всех благодарит.
Когда же дело до Евгенья
Дошло, то девы томный вид,
Ее смущение, усталость
В его
душе родили жалость:
Он молча поклонился ей;
Но как-то взор его
очейБыл чудно нежен. Оттого ли,
Что он и вправду тронут был,
Иль он, кокетствуя, шалил,
Невольно ль, иль из доброй воли,
Но взор сей нежность изъявил:
Он сердце Тани оживил.
Его нежданным появленьем,
Мгновенной нежностью
очейИ странным с Ольгой поведеньем
До глубины
души своей
Она проникнута; не может
Никак понять его; тревожит
Ее ревнивая тоска,
Как будто хладная рука
Ей сердце жмет, как будто бездна
Под ней чернеет и шумит…
«Погибну, — Таня говорит, —
Но гибель от него любезна.
Я не ропщу: зачем роптать?
Не может он мне счастья дать».
Пусть же стоит на вечные времена православная Русская земля и будет ей вечная честь!» И зажмурил ослабшие свои
очи, и вынеслась козацкая
душа из сурового тела.
Но Тарасу Бульбе не пришлись по
душе такие слова, и навесил он еще ниже на
очи свои хмурые, исчерна-белые брови, подобные кустам, выросшим по высокому темени горы, которых верхушки вплоть занес иглистый северный иней.
А если до сих пор эти законы исследованы мало, так это потому, что человеку, пораженному любовью, не до того, чтоб ученым
оком следить, как вкрадывается в
душу впечатление, как оковывает будто сном чувства, как сначала ослепнут глаза, с какого момента пульс, а за ним сердце начинает биться сильнее, как является со вчерашнего дня вдруг преданность до могилы, стремление жертвовать собою, как мало-помалу исчезает свое я и переходит в него или в нее, как ум необыкновенно тупеет или необыкновенно изощряется, как воля отдается в волю другого, как клонится голова, дрожат колени, являются слезы, горячка…
Тиха украинская ночь.
Прозрачно небо. Звезды блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух. Чуть трепещут
Сребристых тополей листы.
Но мрачны странные мечты
В
душе Мазепы: звезды ночи,
Как обвинительные
очи,
За ним насмешливо глядят,
И тополи, стеснившись в ряд,
Качая тихо головою,
Как судьи, шепчут меж собою.
И летней, теплой ночи тьма
Душна, как черная тюрьма.
— Тонечка, голубчик, ты спасла меня, как Даниила, сидящего во рву львином! — закричал Веревкин, когда в дверях столовой показалась высокая полная женщина в летней соломенной шляпе и в травянистого цвета платье. — Представь себе, Тонечка, твой благоверный сцепился с Сергеем Александрычем, и теперь
душат друг друга такой ученостью, что у меня чуть
очи изо лба не повылезли…
Перед русской
душой открываются дали, и нет очерченного горизонта перед духовными ее
очами.
Вот я тебе покажу людей!» Во мгновение
ока дама взвизгнула и упала в обморок, а Nicolas постиг, что не может пошевельнуть руками, которые притиснуты к его бокам, как железным поясом, и что притиснуты они правою рукою Кирсанова, и постиг, что левая рука Кирсанова, дернувши его за вихор, уже держит его за горло и что Кирсанов говорит: «посмотри, как легко мне тебя
задушить» — и давнул горло; и Nicolas постиг, что
задушить точно легко, и рука уже отпустила горло, можно дышать, только все держится за горло.
Радость
Души моей, Купава, сиротинка
Свою гульбу-свободу отгулял.
Победная головка докачалась
До милых рук, долюбовались
очиДо милых глаз, домаялось сердечко
До теплого приюта.
Голубушки-подружки, поглядите!
Отец, гляди, в слезах твоя Купава!
Тоска ее за горло
душит, сухи
Уста ее горячие; а он —
С разлучницей, веселый, прямо в
очиУставился, глядит, не наглядится.
— О, ты мне не надоел, — молвила она, усмехнувшись. — Я тебя люблю, чернобровый козак! За то люблю, что у тебя карие
очи, и как поглядишь ты ими — у меня как будто на
душе усмехается: и весело и хорошо ей; что приветливо моргаешь ты черным усом своим; что ты идешь по улице, поешь и играешь на бандуре, и любо слушать тебя.
В час, когда вечерняя заря тухнет, еще не являются звезды, не горит месяц, а уже страшно ходить в лесу: по деревьям царапаются и хватаются за сучья некрещеные дети, рыдают, хохочут, катятся клубом по дорогам и в широкой крапиве; из днепровских волн выбегают вереницами погубившие свои
души девы; волосы льются с зеленой головы на плечи, вода, звучно журча, бежит с длинных волос на землю, и дева светится сквозь воду, как будто бы сквозь стеклянную рубашку; уста чудно усмехаются, щеки пылают,
очи выманивают
душу… она сгорела бы от любви, она зацеловала бы…
Но мелькнувшее в зеркале свежее, живое в детской юности лицо с блестящими черными
очами и невыразимо приятной усмешкой, прожигавшей
душу, вдруг доказало противное.
Одиноко сидел в своей пещере перед лампадою схимник и не сводил
очей с святой книги. Уже много лет, как он затворился в своей пещере. Уже сделал себе и дощатый гроб, в который ложился спать вместо постели. Закрыл святой старец свою книгу и стал молиться… Вдруг вбежал человек чудного, страшного вида. Изумился святой схимник в первый раз и отступил, увидев такого человека. Весь дрожал он, как осиновый лист;
очи дико косились; страшный огонь пугливо сыпался из
очей; дрожь наводило на
душу уродливое его лицо.
Я, конечно, грубо выражаю то детское различие между богами, которое, помню, тревожно раздвояло мою
душу, но дедов бог вызывал у меня страх и неприязнь: он не любил никого, следил за всем строгим
оком, он прежде всего искал и видел в человеке дурное, злое, грешное. Было ясно, что он не верит человеку, всегда ждет покаяния и любит наказывать.
Но если среди злых твоих начинаний, воспоминая обо мне,
душа твоя не зыбнется и
око пребудет сухо…
Место, на коем были его
очи, исполнилося исступающих из чувствительной от бед
души слез, и потоки оных пролилися по ланитам воспевающего.
Когда российское воинство, поражая гордых оттоманов, превысило чаяние всех, на подвиги его взирающих
оком равнодушным или завистливым, ты, призванный на торжественное благодарение богу браней, богу сил, о! ты, в восторге
души твоей к Петру взывавший над гробницею его, да приидет зрети плода своего насаждения: «Восстани, Петр, восстани»; когда очарованное тобою ухо очаровало по чреде
око, когда казалося всем, что приспевый ко гробу Петрову, воздвигнути его желаешь, силою высшею одаренный, — тогда бы и я вещал к Ломоносову: зри, зри, и здесь твое насаждение.
Здесь все тоже слушают другую старушенцию, а старушенция рассказывает: «Мать хоть и приспит дитя, а все-таки душеньку его не приспит, и
душа его жива будет и к Богу отъидет, а свинья, если ребенка съест, то она его совсем с
душою пожирает, потому она и на небо не смотрит;
очи горе не может возвести», — поясняла рассказчица, поднимая кверху ладони и глядя на потолок.
— Разве вы не знаете? Ведь сегодня день ангела Агриппины, той самой, которая на фортепьянах-то играет. Ах,
задушат очи нас нынче пением и декламацией!
Они живут нераздельно в одной мысли, в одном чувстве: у них одно духовное
око, один слух, один ум, одна
душа…»
Он мысленно пробежал свое детство и юношество до поездки в Петербург; вспомнил, как, будучи ребенком, он повторял за матерью молитвы, как она твердила ему об ангеле-хранителе, который стоит на страже
души человеческой и вечно враждует с нечистым; как она, указывая ему на звезды, говорила, что это
очи божиих ангелов, которые смотрят на мир и считают добрые и злые дела людей; как небожители плачут, когда в итоге окажется больше злых, нежели добрых дел, и как радуются, когда добрые дела превышают злые.
Она безгрешных сновидений
Тебе на ложе не пошлет
И для небес, как добрый гений.
Твоей
души не сбережет!
Вглядись в пронзительные
очи —
Не небом светятся они!..
В них есть неправедные ночи,
В них есть мучительные сны!
«Но Аггей Никитич весьма часто ездил в уезд и, может быть, там развлекался?» — подумала она и решилась в эту сторону направить свое ревнивое
око, тогда как ей следовало сосредоточить свое внимание на ином пункте, тем более, что пункт этот был весьма недалек от их квартиры, словом, тут же на горе, в довольно красивом домике, на котором виднелась с орлом наверху вывеска, гласящая: Аптека Вибеля, и в аптеке-то сей Аггей Никитич последние дни жил всей своей молодой
душой.
— Великий государь наш, — сказал он, — часто жалеет и плачет о своих злодеях и часто молится за их
души. А что он созвал нас на молитву ночью, тому дивиться нечего. Сам Василий Великий во втором послании к Григорию Назианзину говорит: что другим утро, то трудящимся в благочестии полунощь. Среди ночной тишины, когда ни
очи, ни уши не допускают в сердце вредительного, пристойно уму человеческому пребывать с богом!
Жадно слушал Вяземский слова Ивана Васильевича. Запали они в
душу его, словно искры в снопы овинные, загорелась страсть в груди его, запылали
очи пожаром.
Придет в Слободу весть недобрая, разрыдается мать Максимова, что не стало ей на помин
души поминщика и некому ее старых
очей закрыть. Разрыдается слезами горючими, не воротить своего детища!
— Что дорого тебе, человек? Только бог един дорог; встань же пред ним — чистый ото всего, сорви путы земные с
души твоей, и увидит господь: ты — один, он — один! Так приблизишься господу, это — един путь до него! Вот в чем спасение указано — отца-мать брось, указано, все брось и даже
око, соблазняющее тебя, — вырви! Бога ради истреби себя в вещах и сохрани в духе, и воспылает
душа твоя на веки и веки…
Выговорив это, я сам почувствовал мои ресницы омоченными и увидал, что и многие из слушателей стали отирать глаза свои и искать
очами по церкви некоего, его же разумела
душа моя, искать Котина нищего, Котина, сирых питателя.
Правду сказать, — все не понравилось Матвею в этой Америке. Дыме тоже не понравилось, и он был очень сердит, когда они шли с пристани по улицам. Но Матвей знал, что Дыма — человек легкого характера: сегодня ему кто-нибудь не по
душе, а завтра первый приятель. Вот и теперь он уже крутит ус, придумывает слова и посматривает на американца веселым
оком. А Матвею было очень грустно.
«А судьи должны хорошо исследовать, и если свидетель тот есть свидетель ложный, ложно донес на брата своего, то поступайте с ним так, как он умышлял поступить с братом своим. Да не пощадит его глас твой:
душу за
душу,
око за
око, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу». Второз. XIX, 18, 21.
А за что же
Тебя любить — за то ль, что целый ад
Мне в грудь ты бросила? о, нет, я рад, я рад
Твоим страданьям; боже, боже!
И ты, ты смеешь требовать любви!
А мало я любил тебя, скажи?
А этой нежности ты знала ль цену?
А много ли хотел я от любви твоей?
Улыбку нежную, приветный взгляд
очей —
И что ж нашел: коварство и измену.
Возможно ли! меня продать! —
Меня за поцелуй глупца… меня, который
По слову первому был
душу рад отдать,
Мне изменить? мне? и так скоро!..
Вскоре перед ним сверкнуло маленькое озеро, окаймленное, как бахромою, купами ольхи, орешника и ветел. Еще минута, и показалась
Ока во всем своем величии; еще шаг, и он очутился на тропинке у берегового углубления, увидел площадку — эту площадку, заменявшую ему целую родину. Каждый предмет, попадавший на глаза, вызывал в
душе его дорогие воспоминания. Ваня перешел ручей — свидетель детских игр…
Еще мальчишкой Туба, работая на винограднике, брошенном уступами по склону горы, укрепленном стенками серого камня, среди лапчатых фиг и олив, с их выкованными листьями, в темной зелени апельсинов и запутанных ветвях гранат, на ярком солнце, на горячей земле, в запахе цветов, — еще тогда он смотрел, раздувая ноздри, в синее
око моря взглядом человека, под ногами которого земля не тверда — качается, тает и плывет, — смотрел, вдыхая соленый воздух, и пьянел, становясь рассеянным, ленивым, непослушным, как всегда бывает с тем, кого море очаровало и зовет, с тем, кто влюбился
душою в море…
В недуге тяжком и в бреду
Я годы молодости прожил.
Вопрос — куда, слепой, иду? —
Ума и сердца не тревожил.
Мрак мою
душу оковал
И ослепил мне ум и
очи…
Но я всегда — и дни и ночи —
О чём-то светлом тосковал!..
Вдруг — светом внутренним полна,
Ты предо мною гордо встала —
И, дрогнув, мрака пелена
С
души и глаз моих упала!
Да будет проклят этот мрак!
Свободный от его недуга,
Я чувствую — нашёл я друга!
И ясно вижу — кто мой враг!..
Как тяжко мертвыми устами
Живым лобзаньям отвечать
И
очи, полные слезами,
Улыбкой хладною встречать!
Измучась ревностью напрасной,
Уснув бесчувственной
душой,
В объятиях подруги страстной
Как тяжко мыслить о другой!..
Ахов. Ты богатого человека, коли он до тебя милостив, блюди пуще
ока своего. Потому, ты своего достатка не имеешь; нужда али что, к кому тебе кинуться? А второе: разве ты знаешь, разве тебе чужая
душа открыта, за что богатый человек к тебе милостив? Может, он так только себе отвагу дает, а может, сурьёз! Потому что для нашего брата, ежели что захотелось, дорогого нет; а у вас, нищей братии, ничего заветного нет; все продажное. И вдруг из гроша рубль. Поняла?
…
Душа моя мрачна. Скорей, певец, скорей!
Вот арфа золотая:
Пускай персты твои, промчавшися по ней,
Пробудят в струнах звуки рая.
И если не навек надежды рок унес —
Они в груди моей проснутся,
И если есть в
очах застывших капля слез —
Они растают и прольются…
Было время, когда я думал твоей любовью освятить мою
душу… были минуты, когда, глядя на тебя, на твои небесные
очи, я хотел разом разрушить свой ужасный замысел, когда я надеялся забыть на груди твоей всё прошедшее как волшебную сказку…
Смерть! смерть со всех сторон являлась мутным его
очам, то грозная, высокая с распростертыми руками как виселица, то неожиданная, внезапная, как измена, как удар грома небесного… она была снаружи, внутри его, везде, везде… она дробилась вдруг на тысячу разных видов, она насмешливо прыгала по влажным его членам, подымала его седые волосы, стучала его зубами друг об друга… наконец Борис Петрович хотел прогнать эту нестерпимую мысль… и чем же? молитвой!.. но напрасно!.. уста его шептали затверженные слова, но на каждое из них у
души один был отзыв, один ответ: смерть!..
Он нашел ее полуживую, под пылающими угольями разрушенной хижины; неизъяснимая жалость зашевелилась в глубине
души его, и он поднял Зару, — и с этих пор она жила в его палатке, незрима и прекрасна как ангел; в ее чертах всё дышало небесной гармонией, ее движения говорили, ее глаза ослепляли волшебным блеском, ее беленькая ножка, исчерченная лиловыми жилками, была восхитительна как фарфоровая игрушка, ее смугловатая твердая грудь воздымалась от малейшего вздоха… страсть блистала во всем: в слезах, в улыбке, в самой неподвижности — судя по ее наружности она не могла быть существом обыкновенным; она была или божество или демон, ее
душа была или чиста и ясна как веселый луч солнца, отраженный слезою умиления, или черна как эти
очи, как эти волосы, рассыпающиеся подобно водопаду по круглым бархатным плечам… так думал Юрий и предался прекрасной мусульманке, предался и телом и
душою, не удостоив будущего ни единым вопросом.
Вадим стоял перед ней, как Мефистофель перед погибшею Маргаритой, с язвительным выражением
очей, как раскаяние перед
душою грешника; сложа руки, он ожидал, чтоб она к нему обернулась, но она осталась в прежнем положении, хотя молвила прерывающимся голосом...
Сливалось всё как в мутном сне,
Души не чувствуя, оне
Уж видят гроб перед
очами.
Аркадина(читает из Гамлета). «Мой сын! Ты
очи обратил мне внутрь
души, и я увидела ее в таких кровавых, в таких смертельных язвах — нет спасенья!»
Марфе Андревне мерещится вдали светлоокая невестка, с кроткими
очами, с плавною поступью, с верной
душою. «И будем жить вместе, и будет и радость, и счастье, и здоровые внуки, и румяные внучки».
— Море, — жгуче говорил он, — синее
око земли, устремлённое в дали небес, созерцает оно надмирные пространства, и во влаге его, живой и чуткой, как
душа, отражаются игры звёзд — тайный бег светил. И если долго смотреть на волнение моря, то и небеса кажутся отдалённым океаном, звёзды же — золотые острова в нём.
Разгораются
очи людей, светит из них пробудившаяся человеческая
душа, и моё зрение тоже становится широко и чутко: видишь на лице человека вопрос и тотчас отвечаешь на него; видишь недоверие — борешься с ним. Черпаешь силу из открытых перед тобою сердец и этой же силою объединяешь их в одно сердце.